Серебряное кресло - Страница 27

– По-моему, все это совсем не смешно, заметила Джил. – По-моему, вы будете злобным тираном.

– Что? – рыцарь, по-прежнему смеясь, погладил разволновавшуюся девочку по головке. – Наша юная леди, оказывается, увлекается политикой? Не бойся, милочка. Я буду править этой страной под руководством моей повелительницы, которая станет тогда королевой. Ее слово будет для меня законом, как мое слово будет законом для жителей этой покоренной земли.

– В том мире, откуда мы пришли, – неприязнь Джил к рыцарю росла с каждой минутой, – обычно смеются над мужьями, которые под каблуком у своих жен.

– Ты переменишь свое мнение, когда обретешь супруга, поверь моим словам, – сказал рыцарь, явно полагая, что удачно пошутил.

– Моя дама совсем иная. Я буду счастлив повиноваться ей во всем, ибо она уже уберегла меня от тысячи опасностей. Ни одна мать так нежно не заботится о своем младенце, как моя повелительница обо мне. Смотрите, она даже забывает свои дела и заботы, чтобы ездить со мной верхом по Надземью, чтобы глаза мои не отвыкли от солнечного света. Я путешествую с ней в полном снаряжении рыцаря, с опущенным забралом, чтобы никто не видел моего лица. И говорить мне ни с кем не позволено, ибо посредством своего волшебства она знает, что в противном случае замедлилось бы мое освобождение от лежащих на мне злых чар. Разве недостойна поклонения такая дама?

– В самом деле, дамочка ничего себе, – сказал Лужехмур таким голосом, будто имел в виду нечто прямо противоположное.

Ужин еще не кончился, но болтовня рыцаря уже успела их порядком утомить. «Хотел бы я знать, – думал Лужехмур, – что за игру ведет колдунья с этим молодым идиотом?» «Что за ребенок, – размышлял Ерш, – держится за юбку, стыд-то какой…» А Джил думала, что никогда в жизни не встречала такого глупого, самовлюбленного и злобного поросенка. Но стоило ужину кончиться, и настроение у рыцаря переменилось. Он перестал смеяться.

– Друзья мои, – сказал он, – час мой близок. Мне стыдно предстать перед вами во время припадка, но оставаться одному слишком страшно. Сейчас придут, привяжут меня за руки и за ноги к этому креслу. Увы, так и следует сделать, ибо в ярости, как мне рассказывали, я разрушаю все, что попадется под руку.

– Слушайте, – сказал Ерш, – мне вас, конечно, ужасно жалко, я имею в виду все эти злые чары, но что эти ребята, которые вас придут привязывать, намерены сделать с нами? Вроде нас под замок собираются посадить, а нам, признаться, не по душе все эти темные местечки. Уж лучше мы останемся здесь, пока вам не станет лучше… если можно.

– Хорошая мысль, – сказал рыцарь. – Так заведено, что никто, кроме королевы, не может быть при мне в этот злой час – Столь велика ее забота о моей чести, что она дает лишь своим ушам слышать те слова, которые я выкрикиваю в горячке. И мне трудно будет убедить моих прислужников-гномов оставить вас здесь. Между тем, я уже слышу шум их шагов. Пройдите сквозь ту дверь, что ведет в другие покои. И там либо ждите моего прихода, после того, как меня развяжут, либо возвращайтесь, чтобы стать свидетелями моих терзаний.

Послушавшись рыцаря, наши путники отворили дверь, которая вопреки их опасениям, вела не в темноту, а в освещенный коридор. Дергая за ручки всевозможных дверей, они нашли не только воду для умывания, но и зеркало. «Даже умыться перед ужином не предложил, – пробурчала Джил, вытирая лицо. – Гадкая самовлюбленная свинья, вот он кто»

– Ну что, – спросил Ерш, – вернемся посмотреть, как действуют чары, или останемся здесь?

– Останемся, – сказала Джил, – не хочу я на это смотреть. – Но все-таки ей было немножко любопытно.

– Нет, пошли назад, – заключил Лужехмур. – Вдруг мы узнаем что-то новое. Нам это сейчас позарез нужно. Я уверен, что эта королева – ведьма и наш враг. И ее подземельцы схватят нас, как только увидят. Ни разу в жизни не чувствовал я такого сильного запаха опасности, лжи, колдовства и коварства, как в этой стране. Надо быть начеку.

Они прошли назад по коридору и неслышно открыли дверь. «Все в порядке», – шепнул Ерш. И, действительно, никаких подземельцев в комнате, где они ужинали, не было. Они вошли внутрь.

Рыцарь сидел в серебряном кресле, привязанный спинке, сиденью и ножкам. Лоб его был в крапинках пота, лицо исказила мука.

– Заходите, друзья, – сказал он, спешно оглядев их. – Припадок еще не начался. Только не шумите. Я сказал этому любопытному камергеру, что вы уже легли спать. Ну вот, кажется, подступает. Скорее! Слушайте, пока я еще властен над своей речью. Когда наступит припадок, я, наверное, буду умолять вас, с криками и угрозами, развязать мои путы. Говорят, я всегда так делаю. Я буду заклинать вас всем самым-дорогим и самым ужасным. Но не слушайте меня. Ожесточите ваши сердца и закройте уши. Ибо пока я связан, вы в безопасности. Но едва я выберусь из этого кресла, моя ярость вырвется наружу, а потом, – он вздрогнул, – я превращусь в ужасного змея.

– Не бойтесь, мы вас не отвяжем, – сказал Лужехмур. – У нас нет никакой охоты встречаться с припадочными. Да и со змеями тоже.

– Совершенно никакой, – хором подтвердили дети.

– И все-таки, – шепнул им Лужехмур, – не будем самоуверенны. Будем начеку. Мы уже столько глупостей натворили. Он наверняка будет хитрить во время своего припадка. Можем мы вами положиться друг на друга? Можем мы обещать, что не будем трогать веревок, несмотря на любые мольбы? Любые, именно любые?

– Еще бы! – сказал Ерш.

– Пускай говорит, что хочет, я не передумаю, – откликнулась Джил.

– Тс! Начинается! – шикнул Лужехмур.